Первым, кто заговорил с Фабелем, был командир саперного подразделения. Он подошел к машине один. Офицер говорил спокойно, но достаточно громко, чтобы Фабель мог расслышать его через стекло по-прежнему закрытого окна дверцы. Он попросил Фабеля припомнить в подробностях абсолютно все, что звонивший сообщил насчет взрывного устройства, и все, что в его словах могло дать наводку на вторую бомбу. У Фабеля пересохло во рту, его мутило, но он старался держать себя в руках и сосредоточиться, вспоминая все детали разговора.
Командир саперов слушал и кивал, делая заметки в блокноте. И все время говорил с отработанным профессиональным спокойствием, отчего Фабель еще больше тревожился насчет своего положения. Впрочем, появление командира саперов само по себе не очень успокоило Фабеля: офицер приблизился к машине облаченным в толстый кевларовый бронежилет поверх черного комбинезона, в каске, а лицо прикрывал щиток из толстого плексигласа. Сапер опустился вниз, лег на бок рядом с машиной и приступил к осмотру дна машины с помощью телескопического черного шеста с зеркальцем на конце.
Через какое-то время он снова появился в окне машины, с кряхтением выпрямившись.
— Ладно, — мрачно улыбнулся он. — Боюсь, это не шутка, насколько я вижу. Если только это не очень качественно сделанный муляж, то весьма впечатляющее количество взрывчатки прикреплено к днищу вашей машины. Мы вас отсюда достанем, герр гаупткомиссар, это я вам обещаю. Но вам придется посидеть неподвижно какое-то время.
Фабель кисло улыбнулся, откинул голову на подголовник и прикрыл глаза. Он чувствовал себя беспомощным и бессильным. Фабель знал, что едва ли не одержим стремлением контролировать обстановку и сводить к минимуму элементы внезапности. Но сейчас он попал в ситуацию, которую не контролировал абсолютно. Он старался не думать о взрывчатке, о том, что его жизнь находится в руках спецов, которые обезвредят бомбу. Они были словно хирурги, а он пациент на операционном столе. Единственное, что он мог, — это сидеть неподвижно и ждать, когда его высвободят.
Что ж, по крайней мере у него появилось время подумать.
Он знал — его команда где-то тут, ждет за периметром эвакуированной зоны. Когда он позвонил в Полицайпрезидиум, то прежде всего поговорил с подразделением саперов, а затем попросил, чтобы его связали с Комиссией по расследованию убийств. Но саперы ему велели никуда больше не звонить и выключить телефон сразу же после разговора с ними. Фабель мог оставить какое-нибудь сообщение, но решил воздержаться. Он все еще не решил, что расскажет коллегам. Присланные фотографии Габи перепугали его до полусмерти.
Маньяк явно следил за Фабелем. Возможно, потому он и вышел на Леонарда Шулера. Наглый сукин сын был в курсе всех действий команды убойного отдела. Возможно, он сел Шулеру на хвост прямо у Полицайпрезидиума. Нет… Что-то тут не сходится. Откуда он вообще мог узнать о Шулере? Воришку арестовали патрульные. И убойный отдел за него взялся уже непосредственно в Полицайпрезидиуме. И тут Фабеля осенило: Леонард Шулер был не до конца откровенен в своих показаниях, не сообщил всего, что знал об убийце. Почему Шулер утаил информацию? Может, он все же был как-то причастен к убийству? Действовал вместе с маньяком? Может, радар Фабеля это упустил?
Три сапера присоединились к командиру. Они притащили с собой четыре здоровенных холщовых вещмешка, положили в паре метров от машины, достали оттуда оборудование и установили на земле. Фабеля успокаивали явно отработанные и уверенные действия саперов. Два офицера взяли что-то вроде большого толстого ноутбука, несколько кабелей и исчезли из поля зрения Фабеля, нырнув под машину.
Фабель сидел в «БМВ» со складывающимся верхом, на котором ездил вот уже шесть лет, и ждал. Ожидая, он размышлял.
Габи. Фабель подавил инстинктивное паническое желание приказать саперам передать его команде, чтобы те организовали защиту дочери. Поступи он так, то открыл бы убийце все карты — тот бы понял, что Фабель полностью передал весь разговор руководству. Так что на данный момент Габи ничто не грозит. Чем бы ни занимался ночью Гамбургский Парикмахер, это касается кого-то из его списка. Габи для него козырь, который он пока придержит. Фабель понимал, что хотя убийца и рассказал ему вроде бы больше, чем следовало, он сказал именно то, что хотел. Ну, по крайней мере теперь Фабель точно знал, что у всей этой истории ноги растут из прошлого жертв.
Из-под машины послышался стук — саперы работали. Осторожная ювелирная работа, но для обостренного страхом восприятия Фабеля каждый стук казался ударом молота по колоколу.
Он мог это сделать. Мог попросту отказаться от дела. Вообще-то, если бы он в точности передал криминальдиректору ван Хайдену слова убийцы, тот наверняка настоял бы, чтобы Фабель передал дело кому-то другому. Фабель с горечью размышлял насчет логики убийцы. Жертвы маньяка действительно ничего для него, Фабеля, не значили. А вот дочь значила много. Все. Отказаться отдела… Предоставить с ним разбираться кому-то другому…
Снова раздался стук. Во рту Фабеля совсем пересохло. Он взглянул на часы — 23.45. Вот уже три часа он не может ни дверь открыть, ни окно, ни выпить хоть глоток воды. Может, все тут и закончится. Клещи соскользнут, не тот проводок перережут — и все. Конец пути, на который он встал много лет назад после убийства Ханны Дорн. Неправильного пути.
Сидя в душной и жаркой машине, четко слыша малейший звук и каждое движение саперов под машиной, Фабель ясно понимал: тот человек, с которым он разговаривал по мобильнику примерно три часа назад, уже скорее всего изувечил и убил очередную жертву. В мозгу, слишком усталом, чтобы думать, крутились разные картинки. Фабель слишком долго пребывал в страхе, чтобы видеть дальше нынешнего момента, и все же он постоянно видел, как его дочь тайно похищает маньяк.