Вечная месть - Страница 80

— По словам Геродота, скифские воины очищали скальп от плоти с внутренней стороны, а потом долго мяли в руках, пока он не становился мягким и гибким. Затем они использовали скальпы вместо салфеток на пирах, а иногда вешали на поводья своих коней. И чем больше скальпов-салфеток было у воина, тем выше был его статус. Согласно Геродоту, многие из наиболее удачливых воинов даже сшивали собранные скальпы и делали из них себе плащи. — На бесстрастном лице убийцы промелькнуло нечто вроде благоговения. — И речь идет вовсе не о каких-то дальних странах. Это была наша культура. Это оттуда наши корни. — Он помолчал, словно задумавшись. — Ты только представь… Представь комнату, в которой находятся девяносто человек. Ну, может, сто… Это не так много. И каждый человек в этой комнате — близкий родственник. Отец и сын, мать и дочь. Представь себе это, Леонард. Но при этом вообрази также, что все они одного возраста. Представители девяноста поколений, собранные вместе на одном и том же этапе жизни. Ты увидишь фамильное сходство. И в шестом, седьмом или восьмом поколении до тебя ты увидишь лицо, в точности такое же, как твое. Вот и все, что отделяет нас с тобой от тех скифских воинов, Леонард. Девяносто поколений прямых предков. И истина в том — истина, которую мне довелось познать, — что мы наследуем от предков не только черты, жесты, склонности к некоторым навыкам или определенный талант. Мы повторяем сами себя, Леонард. Мы вечны. Мы возвращаемся снова и снова. Иногда наши жизни даже перехлестываются. Как моя. Я был моим собственным отцом, Леонард. И видел одно и то же время с двух ракурсов. И все это помню…

Темноволосый парень взял темно-синюю бархатную скатку и развернул ее на черном пластике. Немного постоял, рассматривая свои приготовления. Леонард взглянул вниз — там лежал большой нож с рукояткой и лезвием из нержавеющей стали. Всхлипы усилились. Леонард отчаянно, но тщетно забился, стараясь разорвать путы.

Убийца ласково положил руку ему на плечо, словно хотел утешить:

— Успокойся, Леонард. Ты сам это выбрал. Помнишь, ты размышлял, не вырвать ли тебе у меня пистолет? О да, Леонард, я могу читать тебя как открытую книгу. Но ты предпочел этого не делать. Предпочел цепляться за каждое мгновение жизни, не важно, насколько оно будет ужасным. Хочешь посмеяться, Леонард? — Убийца взял пистолет и протянул пленнику. — Он даже не настоящий. Игрушка. Точная копия. Ты сам обрек себя на смерть из-за мысли о пистолете. А это лишь бесполезная железяка.

Леонард под кляпом взвыл. Лицо его было мокрым от слез.

— Что ж, Леонард, — без малейшего злорадства произнес убийца. — Я знаю, ты не очень счастлив в этой жизни. Так что сейчас я отправлю тебя к следующей. Но прежде посмотри на стену, что я очистил. Именно сюда я и пришпилю твой скальп. — Он замолчал, не обращая внимания на приглушенные отчаянные вопли жертвы, словно обдумывая что-то важное. Затем на его лице появилась улыбка. Холодная жестокая улыбка, настолько выразительная, что казалась чужой на этой доселе бесстрастной маске. — Нет… Не сюда… По зрелом размышлении я нашел для него куда более подходящее место…

22.00. Позельдорф, Гамбург

Фабель был на ногах уже двадцать четыре часа.

Все средства массовой информации и мало-мальски влиятельные жители Гамбурга словно с цепи сорвались. Фабелю вновь пришлось планировать следствие, маневрируя между вниманием прессы и давлением политиков. Еще один аспект работы, который его выводил из себя. Бывали же прежде времена, когда полицейским работалось куда проще, когда на следователя давила лишь необходимость вычислить и поймать преступника.

Проведя почти весь день на месте преступления, Фабель вернулся наконец в Полицайпрезидиум, чтобы провести совещание. Внезапно проблема кадрового голода перестала быть таковой: Фабель обнаружил, что ему откомандировал и детективов со всего Гамбурга. Под оперативный штаб Фабель забрал главный конференц-зал, приказав перенести туда досье и информационные доски из Комиссии по расследованию убийств. Выжатый как лимон Фабель предстал перед пятьюдесятью с хвостиком детективами, командирами патрульных подразделений и полицейскими «шишками». Он также заметил, что Маркус Ульрих с парочкой коллег тоже почтил шоу своим присутствием. Теперь Фабель не мог отрицать, что в деле имеется политическая подоплека и даже, возможно, террористическая.

Сюзанна села за руль, когда они отправились домой. Она заявила, что он слишком устал, чтобы вести машину, и ему нужно поспать. Он возразил, что если ему что-то и нужно, так это выпить. Анна, Хэнк и Вернер хором заявили, что тоже поедут. Было совершенно очевидно: им всем необходим перерыв, чтобы отдышаться после прошедших суток. Мария тоже согласилась прийти в любимый паб Фабеля в Позельдорфе, но хотела дождаться Франка Грубера и вместе с ним приехать на такси.

Когда они приехали, было уже почти десять вечера. Бруно, старший бармен, радостно приветствовал Фабеля. Тот пожал ему руку и устало улыбнулся. На его лице явственно читалось: «Денек выдался тяжеленный». Фабель, Сюзанна и остальные уселись за барной стойкой и заказали выпивку. В пабе звучал диск с песней футбольных болельщиков местной команды, и группа молодых ребят на другом конце барной стойки с большим энтузиазмом подпевала этому неофициальному гамбургскому гимну. Их энтузиазм возрос еще больше, когда они добрались до строчки, в которой берлинцам сообщалось: «Насрать нам на вас и вашу песню». Ребята пели громко, хрипло и весело. Фабель наслаждался. Это было вульгарное, искрящееся бурление жизни, энергии. Полная противоположность царству смерти, где он и его подчиненные провели последние тридцать с чем-то часов. Фабелю просто необходимо было услышать нечто подобное.