Фабель снова оглянулся, желая посмотреть на невысокого, богемного вида мужчину с сексуальной спутницей. Те беседовали, почти не глядя друг на друга, с бесстрастными лицами, будто просто старались заполнить словами тишину во время приема пищи. Мюллер-Фойт мало походил на террориста, но в свое время придерживался весьма радикальных взглядов. Он тесно общался с Даниэлем Кон-Бендитом, Йошкой Фишером и другими яркими представителями левых и «зеленых». Сейчас он проводил политику, которую сложно было охарактеризовать. Но несмотря на это, он исхитрился пройти в сенат Гамбурга и стал сенатором, курирующим вопросы окружающей среды в правительстве мэра Ганса Шрайбера.
— В общем, — подытожил Фабель, — скорее всего мы никогда не узнаем, насколько он был в этом замешан. Если вообще замешан.
Вернувшийся Борис принял у них заказ, и весь оставшийся вечер они вели спокойную тихую беседу обычной пары, завершающей отдых. Пока они ели и болтали, солнце медленно опустилось в море, расцветив воду красным. Они ели не спеша, посетителей становилось все меньше, разговоры стихали. А когда подали кофе, Лекс вылез наконец из кухни и подошел к ним. Он был заметно ниже Фабеля, а его волосы были густыми и темными. Лицо, испещренное морщинами, говорило о том, что он всю жизнь прожил с улыбкой. Мать Фабеля была шотландкой, но все кельтские гены явно достались брату. Лекс был старше Фабеля, но всегда казался моложе душой. Именно более здравомыслящий Йен в детстве вечно вытаскивал из передряг старшего братца, когда они жили в Норддайхе. В то время незрелость Лекса выводила Фабеля из себя, а теперь он завидовал брату. На Лексе все еще была поварская куртка и брюки в клеточку, но хотя он, как всегда, улыбался, в его жестах замечалась усталость.
— Длинный вечер? — поинтересовался Фабель.
— Каждый вечер длинный, — ответил Лекс, придвигая стул. — А еще только начало сезона.
— Все было очень вкусно, Лекс, — сказала Сюзанна, — как всегда.
Лекс наклонился и поцеловал ее руку.
— Ты очень умная и внимательная леди, Сюзанна. И потому совершенно невозможно понять, почему ты выбрала не того брата.
Сюзанна широко улыбнулась и собралась что-то ответить, когда громкие голоса привлекли их внимание к столику в углу. Спутница Мюллер-Фойта вдруг резко встала, отшвырнув стул, и бросила салфетку на десертную тарелку. Прошипев что-то по-прежнему спокойно сидевшему Мюллер-Фойту, она развернулась и вышла из ресторана. Тот же просто уставился в тарелку, словно пытаясь найти там инструкцию, что ему делать дальше. Затем, помахав кредиткой, он подозвал Бориса, расплатился, не глядя на чек, и тоже вышел из ресторана, не удостоив взглядом остальных посетителей.
— Может, это как-то связано с его политикой насчет парникового эффекта, — усмехнулся Фабель.
— За последний месяц он тут был несколько раз, — сообщил Лекс. — Похоже, у него есть дом тут, на острове. Не знаю, что это за девица, но она не всегда была с ним. И не похоже, что она вернется.
Сюзанна поглядела на дверь, через которую удалились сперва женщина, а потом Мюллер-Фойт, затем покачала головой, словно пытаясь избавиться от какой-то мысли.
— Уверена, что где-то ее уже видела. — Сюзанна отпила глоток кофе. — Но хоть убейте, не могу вспомнить, где именно.
22.15. Шанценфиртель, Гамбург
Тайна должна была оставаться тайной.
Он знал, как это работает: как брошенный мельком случайным прохожим рассеянный взгляд в салон машины может стать ценным источником информации для следователя через неделю или через месяц после события. Сопоставленная с десятком прочих мелких деталей, она приведет полицию прямиком к нему. Ему необходимо свести к минимуму свидетельства своего присутствия на месте преступления, как в самом помещении, так и поблизости от него.
И потому он неподвижно сидел в темноте, соблюдая тишину. Дожидаясь подходящего момента.
Шанценфиртель — район Гамбурга, известный активной богемной ночной жизнью, и даже сейчас, поздней ночью в четверг, здесь кипела активность. Но эта узкая боковая улочка была тихой, ее заставили машинами. Конечно, рискованно использовать свою машину, но это оправданный риск: темно-синий «фольксваген-поло» достаточно безлик и остается неприметным среди других автомобилей. Никто его не заметит. Но существовала опасность, что кто-то заметит его в салоне.
Чуть раньше он включил радио, и оно тихо бормотало. Он был слишком занят, чтобы слушать. Его разум слишком бурлил от предвкушения, чтобы вслушиваться в сообщения о предвыборных успехах разных претендентов на должность канцлера, хотя обычно он слушал, чтобы подстегнуть презрение, которое они у него вызывали. Затем, по мере того как подходило урочное время, во рту становилось все суше, а пульс учащался, он вовсе выключил радио.
Теперь он сидел в темноте и тишине, усилием воли подавляя эмоции, волнами накатывавшие на него. Необходимо сохранять спокойствие. Отстраниться от всего постороннего. Быть собранным. У японцев есть особое слово для определения этого состояния: дзаншин. Ему необходимо достичь дзаншин: оставаться целеустремленным, но спокойным, сохранять бесстрашие перед лицом опасности или вызова, что позволит телу и разуму действовать с предельной точностью и эффективностью. Но при этом он не стремился отринуть мысль о выполнении грандиозной миссии. Не только вся его жизнь была подготовкой к этому моменту: не одна жизнь была посвящена тому, чтобы привести его именно в это место именно в это время.