Надя вытащила три банкноты по пятьдесят евро, а остальные протянула Марии.
— Эта девушка, что вы зовете Ольгой… Она не русская, она из Украины. И привезли ее сюда те же люди, что и меня.
Мария поняла, что ее подозрения подтверждаются.
— Торговцы живым товаром?
У главного входа здания послышался какой-то шум. Обе женщины повернулись и некоторое время смотрели на двери, а затем продолжили разговор.
— Вам следовало бы это знать, — сказала Надя. — В Гамбурге кое-что изменилось. Раньше тут было два вида шлюх: девушки, работающие на Киц в Санкт-Паули — там даже студентки иногда подрабатывают, — и наркоши, занимающиеся этим, чтобы заработать на наркоту. Эти девушки — самое дно бизнеса. А теперь у вас появилось кое-что новенькое. Мы. Другие девушки называют нас «Фермерский рынок»… Нас всех привезли из Восточной Европы и продали, как скот. Большинство девочек из России, Белоруссии и из Украины. Еще много из Албании, кое-кто из Польши и Литвы.
— Кто заправляет «Фермерским рынком»?
— Если я вам скажу, вы начнете их искать. Тогда они выяснят, кто дал наводку, и убьют меня. Но сперва будут пытать. А потом убьют мою семью. Вы даже представить не можете, что это за люди. Когда они привозят сюда девушек, то первым делом насилуют. А потом избивают до полусмерти и угрожают убить наших родных там, дома, если мы откажемся на них работать.
— Именно так все было с тобой?
Надя промолчала, но по ее щеке скатилась слеза, которую она резко смахнула рукой.
— То же самое они сделали с девушкой, которую вы называете Ольгой. Она им поверила. Ей пообещали хорошую работу на Западе. Она поверила, потому что они украинцы, как и она.
— Украинцы? — У Марии сдавило грудь, старая рана, казалось, вновь напомнила о себе. — Говоришь, заправляют этим «Фермерским рынком» украинцы?
Надя тревожно оглянулась на заводскую дверь.
— Мне уже надо идти…
Мария пристально уставилась на тощую молодую проститутку:
— Тебе имя Василь Витренко ни о чем не говорит?
Надя покачала головой. Мария полезла в свою сумку и достала цветную поясную фотографию мужчины в советской военной форме.
— Василь Витренко. Может, кто-то из заправил этого «Фермерского рынка» упоминал его имя? Не этот человек, случаем, там главный?
— Не знаю. Я его не видела. Я отдаю деньги другому человеку.
— Ты уверена, что никогда его не встречала? — Мария поднесла снимок поближе к глазам Нади, и в ее голосе явственно прозвучали требовательные нотки. — Посмотри на его лицо. Присмотрись.
Надя более внимательно изучила фотографию.
— Нет… Я никогда его не видела. Такого не забудешь.
Напряжение мгновенно отпустило Марию. Она бросила взгляд на фото. Василь Витренко смотрел со снимка изумрудными глазами, такими же жестокими и сверкающими, как центр ада.
— Да уж… — пробормотала она. — Не забудешь, это точно.
12.30. Гамбургский порт
Дирк Штеллеманс уже был патрульным и носил форму, когда Фабель только пришел работать в полицию Гамбурга. Этот приветливый улыбчивый здоровяк и обучил Фабеля всяким мелочам, которые должен знать коп и которым не учат в полицейской школе, — как входить в помещение и сразу же просчитывать ситуацию и оценивать угрозу. Штеллеманс нес службу в Санкт-Паули, в знаменитом полицейском участке «Давидвахе». Поскольку никак не меньше двухсот тысяч человек каждый уик-энд посещали эти два квадратных километра баров, театров, танцклубов, стрипклубов и, естественно, знаменитую Репербан, это был район, где самым эффективным оружием полицейского считалось умение разговаривать с людьми. Дирк показал Фабелю, как можно разрулить взрывоопасную ситуацию, всего лишь бросив пару нужных слов. И люди, буквально напрашивавшиеся на арест, с улыбкой расходились по своим делам. Все зависит от подхода к делу. Фабель был поражен талантом Дирка и завидовал хорошо подвешенному языку. Фабель отлично знал свои сильные стороны как полицейского, но и свои слабости тоже. Он отлично понимал, что иногда мог бы добиться от свидетеля или подозреваемого больше, если бы умел правильно подбирать к нему ключик.
Дирк был рядом, когда Фабеля с напарником подстрелили. Неудачное ограбление, совершенное группой террористов… Фабель тогда получил серьезное ранение, а его напарник не выжил. Франц Веберен, двадцати пяти лет от роду, женатый менее трех лет, отец полуторагодовалого сына, лежал на улице возле коммерческого банка и дрожал от холода, а кровь вытекала из него, образовывая темную лужу на светлом асфальте.
Это был самый паршивый день за всю карьеру Фабеля. И закончилось все на пирсе на берегу Эльбы, где раненый Фабель стоял напротив семнадцатилетней девчонки, вооруженной трескучими политическими лозунгами и пистолетом, который она упорно отказывалась бросить.
«Она отказалась бросить пистолет…» Фабель повторял эту фразу как мантру вот уже много лет, словно пытаясь таким образом отбросить мысль о том, что он отнял у той девчонки жизнь, выстрелив ей в лицо, и она упала, как сломанная кукла, в темные холодные воды Эльбы. Дирк постоянно находился рядом с Фабелем. Каждый день, когда не был на дежурстве, он навещал Йена. И когда тот приходил в сознание, то всегда видел массивного надежного Дирка, сидевшего у больничной койки.
Именно тогда Фабель узнал, что существуют узы, которые, единожды образовавшись, уже не разорвутся никогда.
Сейчас Дирк был на пенсии и вот уже три года владел закусочной рядом с портом. Фабель приходил туда как минимум раз в две недели. Не потому, что ему так уж нравился способ приготовления Дирком жареной колбасы под соусом карри, а потому, что оба мужчины испытывали необходимость в безобидном легком подтрунивании друг над другом, ставшем неотъемлемой составляющей их дружбы.